Поздно ночью я вернулся на наш чердак. В окна, косо вы­резанные в крыше, были видны темные силуэты фруктовых деревьев и далекое, сплошь белое от лунного света поле. Папа при свете свечи под стеклянным колпаком читал Лескова. От меня пахло на весь чердак солью и свежей рыбой. На босых но­гах блестели серебряные рыбьи чешуйки.

На столе была оставлена для меня глубокая тарелка, прикры­тая старой, уже пожелтевшей газетой. Я снял газету и увидел простоквашу, ярко освещенную голубым лунным светом. Я на­сыпал в простоквашу сахарного песку. Он сразу пожелтел, стал растворяться и тонуть в простокваше.

Я стал с наслаждением есть столовой ложкой превосходную, прохладную еду¹. И серебряная ложка, и простокваша, и дале­кая степь за окном, и папина холщовая косоворотка в черноте чердака — все это было необыкновенно красивым в лучах мяг­кого лунного света. (131 слово)