Весна сорок пятого застала нас в подмосковном городке Сер­пухове.

Наш эшелон, собранный из товарных теплушек, проплутав неделю по заснеженным пространствам России, наконец фев­ральской вьюжной ночью нашел пристанище в серпуховском тупике. В последний раз вдоль состава пробежал звон буферов, как будто в поезде везли стеклянную посуду. Эшелон замер, и стало слышно, как в дощатую стенку вагона сечет снежной крупой.

После сырых блиндажей, землисто-серого белья, слякотных дорог наступления — после всего этого госпитальная белизна и тишина показались нам чем-то неправдоподобным. Мы заново приучались есть из тарелок, удивлялись забытому вкусу белого хлеба, привыкали к простыням и райской мягкости панцирных кроватей. Несмотря на раны, первое время мы испытывали какую-то умиротворенную невесомость.